Дмитрий Алиев: в детстве я гнался за Нортугом, но теперь приходится за Ханю

Становится понятно из детальной жизненной беседы 16-летнего спортсмена и корреспондента агентства «Р-Спорт» Анатолия Самохвалова. Алиев получал скакалкой от отца, «люли» от тренера, бил в нос гопнику и вырос в мечтателя, «стреляющего» в нужном месте в нужное время. 

Когда в обойме остался один патрон… 

  — Дмитрий, в Лиллехаммере было осознание, что когда-то там были «взрослые» Олимпийские игры, которые выигрывал Алексей Урманов?

— Да, атмосфера по-настоящему олимпийская там была.

— Этот год многих бывалых фигуристов опускает на землю благодаря невероятным прокатам Юдзуру Ханю и новым техническим заявкам вроде шести четверных от Цзинь Бояна. С чем вы, юниор, входите в эту сферу во время бума гениальных трюков?

— Да, у верхней элиты безумный уровень катания. У Юдзуру Ханю, у Патрика Чана, у Хавьера Фернандеса он есть. А у меня нет выбора. Мне остается только одно: добиваться таких же результатов. Уходить? Меня цепляет фигурное катание, мне постоянно хочется кататься, кататься и кататься. А чистое катание – это вообще бальзам. После такого я не могу уйти со льда. Не случайно я выбрал фигурное катание, хотя неплохо бегал на лыжах. Я люблю его. Поэтому у меня нет каких-то пугливых эмоций при виде Ханю. Самое главное – это ощущение качественного сезона. Если оно внутри тебя, то тебе совершенно неважно, с кем тебя сравнивают и какие прогнозы по твоему поводу расписывают. Ты получаешь удовольствие от сложного элемента и на следующее утро приходишь на каток с мыслью сделать программу еще сложнее. И во время процесса ты понимаешь, что до того уровня, на котором катается Юдзуру, можно дорасти. 

— Прыгать, как он, и быть при этом органичным в программе – это реальность?

— Нужно ставить цели, но не смотреть вперед.

— Интересный подход.

— Я смотрю на каждую ближайшую ступенечку и просто знаю, что за ней будет другая. Но прямо сейчас мне не важно, насколько она крутая. Главное — работать и хотеть. 

— Но не смотреть вперед – это не мечтать, да?

— Мечтать всегда полезно. Словить нереальное ощущение, что ты как будто уже чемпион, и вообразить на своей шее олимпийскую медаль – это хорошее дело. Но этим нельзя злоупотреблять, потому что потом придет к тебе со стороны злорадство. Тренеры меня учат, что важно только то, что происходит здесь и сейчас. В последнее время я часто думал о программе, и то, о чем думал, у меня не получалось. Сегодня я всегда помню, что вчера уже не вернешь, а завтра еще не наступило: только здесь и сейчас. 

 - «Здесь и сейчас» еще говорят в контексте сиюминутных побед, которые нельзя откладывать.

— Тоже верно. Стрелять нужно в нужный момент и в нужном месте. Когда в обойме остался один патрон… То есть когда в программе остался один элемент, ты дергаешь себя: только здесь и сейчас ты стреляешь, ты делаешь его и встаешь на пьедестал. 

— Этот последний раз на курок надо нажать с холодной головой или, наоборот, со страстью?

— А это кто как обучен. У каждого разные эмоции во время проката. Кому-то по душе на разрыв аорты бомбануть. И получается! А кому-то — аккуратно, с холодной головой и чистенько. Потом выкатил и докатываешь. Это тоже путь.

— Каким вы ходите?

— Я – спокойным. Но если завожусь во время программы, то гасить эмоции, которые пришли сами — опасно, и тогда я тоже финиширую на разрыв аорты. Бывает, устал, но понимаешь, что делаешь все хорошо, музыка бьет финальными аккордами, публика ликует, и тогда у тебя сил еще больше, чем в начале проката. Чем даже вчера перед короткой. 

 - Но когда «физика» на исходе, холодную голову трудно включить.

— Есть такое. Силы тебя покинули, и собраться невероятно тяжело. Опять-таки лезет мысль о последнем элементе, а за ней предательская — «решается моя судьба», а там еще сотня лишних идей, врезающихся в голову за две секунды. И ты пытаешься удержаться. Что тут сказать, мне еще нужно научиться владеть собой в отсутствие физических кондиций. 

«Я аккуратный и собранный»

  — Самая коварная ошибка, которая выбивает хуже некуда?

 - Любая ошибка на первом прыжке. Если ее допускаешь, то потом мыслями живешь в этом первом элементе. Он тебя гложет, а ты не можешь определиться – нужно собраться или расслабиться? Что лучше? А на паузу ведь не нажмешь… Поэтому и тренеры, и сам себя я убеждаю: забудь, не смотри назад – только вперед, но не далеко, а здесь и сейчас. 

— При этом после ошибки нужно еще уметь считать элементы, чтобы не остаться без недоделанного.

— Это приходит с опытом. Прыжок сделал, первый – чисто, второй сорвал, но быстро составил план, сообразил, куда прицепить сорванный элемент, и катаешь дальше. 

 - Вы дружите с замечательным израильским парнем и фигуристом Даниэлем Самохиным, который на всех соревнованиях говорит: «Я здесь для фана». Такой менталитет вам понятен?

— Даниэль… Данька – так привычнее. Я рад, что он мой друг. Он очень открытый и дружелюбный ко всем. Он улыбчив даже на льду. Упал – ну не пошло, так пускай. У каждого из нас разное отношение к фигурному катанию, это зависит от тренировок, от тренера, который тебя настраивает. Может, это его «фановое» настроение помогает ему кататься. У меня не было такого, у меня с детства настрой на старт – это ответственность. У него тоже ответственность, только с другим пониманием. Он живет общением с любым фанатом, и его это только заряжает, а я не могу расплескивать эмоции направо и налево перед соревнованиями, потому что другое спортивное воспитание. Не то чтобы я ухожу в себя, просто я аккуратный и собранный. Точнее, стараюсь им быть. Больше контроля. Но такая концентрация тоже может сыграть злую шутку, если ты не будешь ни с кем разговаривать, то уйдешь в себя, и это помешает. Иногда я сам иду к тренеру со словами: «Евгений Владимирович, побудьте со мной». Он почувствует избыток моего стресса и примет нужные меры. А бывает, что остаюсь наедине и собираюсь с настроем. Это уж как организм будет чувствовать. 

Но вообще мне нравится, когда Евгений Владимирович (Рукавицын) и (тренер-хореограф) Ольга Германовна (Глинка) улыбчивые. Если тренер не злой, то и у меня сразу появляется хорошее настроение. А то иногда бывает… Ну да ладно. А с Данькой мы познакомились год назад на этапе юниорского Гран-при в Любляне и спустя три часа уже крепко дружили. Тренировка, автобус, отель – оказывается, этого достаточно для сближения. На турнире я был третьим, он чуть дальше, потом мы встречаемся — опять третьи-пятые результаты, а потом как-то в Риге мы друг другу пообещали: в следующем году отбираемся на Финал Гран-при. И чтоб обязательно вдвоем. А характеры у нас схожие – доделать до конца. В Барселоне мы от удовольствия выполненного улыбнулись. 

 - От чего Рукавицын бывает злой?

— Никогда не предугадаешь. Может, кто-то выступил неудачно, может, я сам что-то плохо сделал. 

— Часто бывает, что во время не самого лучшего элемента от него к дальнему борту уезжаете?

— (Смеется). Может, кстати, и бывает. Раньше, когда я только приехал из Ухты в Санкт-Петербург, точно такое было. 100%. Задание – сделать три лутца. Чувствую, что-то не то, и давай, беговым шагом к противоположному борту. Раз прыгну, два, и хорош. Подъезжаю к тренеру: Евгений Владимирыч, три! Такую злую шутку мне это потом играло. Тренер-то все считал и раздавал мне люлей за это… Но сейчас я изменился. Не получается – сразу к тренеру, и захожу на прыжок перед ним. Тренер – это помощь. 

Элита свое не отдает

  — На тренировках самолюбивые соперники порой друг друга «убивают». Вы ведь тоже самолюбивый.

— Мастера вроде Патрика и Юдзуру знают, что делать в таких случаях. Они «убивают» даже не на тренировке на льду, а уже на разминке. Мы, юниоры, за ними смотрим и пытаемся делать так же. Начинать выводить соперника из строя надо до выхода на каток. Тот же взгляд может повлиять на другого фигуриста, хотя обычно мы не сталкиваемся глазами.

— Это как у боксеров?

— Нечто похожее, но не так часто, как в боксе. А сейчас в фигурном катании этого и вовсе почти нет, потому что фигуристы стали дружными. Вне льда мы, мальчики, между собой приятельствуем. Поэтому «убивать» в нашем случае – это разминаться упорно и четко. Он на тебя смотрит и хочет повторить, а пока он об этом, смотря по сторонам, думает, он выбивается из колеи. Но в ходу такие хитрости были раньше, и на это тоже необходимо мастерство. 

 - Есть у вас соперник с грифом «принципиальный»?

— Даже пока не знаю, кто именно.

— Как-то давно я перед футбольным дерби «Спартак» — ЦСКА анкетировал двух вратарей – Войцеха Ковалевски и Игоря Акинфеева. Спрашиваю у армейца: если будете проигрывать на последней минуте, пойдете в штрафную соперника? А он мне: «Я „Спартаку“ не проигрывал никогда! Ни в детстве, ни в юности, и сейчас не проиграю». 

— Я еще не того уровня фигурист, который мог бы определиться со своим «дерби». Вот у Юдзуру Ханю очень много рекордов, у него, по большому счету, прямо сейчас нет конкурентов, но когда конкурент появится, он будет что-то новое предпринимать, потому что Ханю – это элита. А элита свое не отдает. И тогда возникает принципиальный спор. Я пока далек от этой компании мирового фигурного катания. Нет-нет, такого соперника у меня еще нет, вот поднимусь, тогда, может быть, его и встречу. 

 - Но в юношестве наверняка были «зарубы». С тем же Сотой Ямамото.

— Я пересекался с Сомой Уно. Год назад в Японии, на Гран-при. Но это другое. Раньше, на внутренних соревнованиях, мне очень хотелось выбить из лидирующей тройки тех ребят, которые ее занимали. Я знал, кто в нее входит, и только она гарантировала место в национальной команде – моей мечте. Первым как-то стал Саша Самарин, я – вторым, а третьим – не помню. В общем, выбил. По сей день я в тройке юниоров. Но это не заруба с человеком, это борьба за пьедестал. Фигурное катание все-таки этим отличается от лыжного спорта. Когда я был лыжником, то очень хотел выиграть у (двукратного олимпийского чемпиона) Петтера Нортуга. Когда я был еще совсем юным, до Нортуга никто не мог дотянуться, у него была своя тактика, я пытался по этой тактике бегать, но убежал в фигуристы.

— Если по-попсовому, кого проще достать – Нортуга или Ханю?

— Они оба красавцы, две элитарные личности в разных видах спорта. Ну… сложно ответить. Юдзуру Ханю – бешеный уровень. Петтер Нортуг – сумасшедший уровень. Тяжелейший вопрос.

— Лыжи не снятся?

— Нет. Почти. Раз в год. За две недели до Лиллехаммера я «бежал» гонку на лыжах и выиграл. Не знаю, о чем говорил этот сон, не думаю, что это был намек.

— Раньше о биатлонистах говорили как о неудавшихся лыжниках.

— Для меня биатлон биатлоном, а лыжи – это особый азарт. Я до сих пор переживаю за ребят, которых лично знаю – Андрюшу Парфенова, Стаса Волженцева, который ученик моего отца. Мой брат катается с ними в команде.

«Мне не нравилось, когда меня оскорбляли, но мне нравилось драться»

  — Отец жестко воспитывал вас?

— Жестко, да. Но он соблюдал золотую середину. Если я «косячил», он ставил меня перед своими работниками на стул с голой попой и лупил скакалкой. Если я отличался хорошим, то хвалил. 

— «Косячили»-то как?

— Много было разных моментов, лучше о них не вспоминать, так как нет среди них более или менее приличных. 

— Экс-капитан сборной России Алексей Смертин рассказывал, как в барнаульском детстве отец ему запрещал ездить в лифте. 

— У меня специальных запретов не было, меня только наказывали за хулиганство. 

— За драки стенка на стенку? 

 - О драках отец особо не знал. Они были, но не стенка на стенку, а один на один с одноклассниками. Я всегда умел постоять за себя. Но у меня была черта – на грубое слово не мог промолчать. Я знаю, что конфликтные вопросы решаются миром, но бывало, что ребята планку перегибали, и словом им ответить было мало. Идет он в своих спортивных штанах, стрижка короткая, а спереди челка такая. Такие никогда не понимали, что они делают. Приходилось проучивать их и себе доказывать, что я не тот, как обо мне говорят. Носы им ломал, зубы выбивал. Мне не нравилось, когда меня оскорбляли, но мне нравилось драться. Очень нравилось. У меня дома были боксерские перчатки, я периодически тренировал удары. Папа у меня владеет тхэквондо, у нас был специальный пуфик, и отец учил меня правильно бить ребром. 

— Вот ребро правильное когда вам поставили.

— Точно, на флипе. 

— С тхэквондистской школой прыжок во вращение death drop, когда фигурист делает высоченный мах правой ногой, у вас должен быть эталонным...

— Женя Плющенко иногда делает этот элемент в шоу. Я — нет. 

— В детстве вы тренировались на замерзшем озере. Не проваливались в воду после прыжков?

— Я был слишком маленьким, а лед в Ухте настолько толстый, что можно было спокойно выезжать на машине. На озере я очень быстро научился делать перебежку вперед, пытался из снега делать небольшую дорожку и через нее попрыгать.

— Сейчас туда не возвращаетесь?

— Даже не вспомню, где оно находится. Я и Ухту начал забывать. Но недавно зашел на тот каток, куда я перешел после озера. Это такой простой ангар, внутри две поляны с бортами. Ностальгия нахлынула интересная, достаточно приятная, но главное – в ангаре было холоднее, чем на улице. 

 - Когда смотрите кинохронику фигурного катания на натуральном льду, не видите в ней себя, детских лет?

— Не вижу, в кинохронике люди катали изящные фигуры, а я на естественном льду бегал как пингвинчик. 

— На ком вы росли?

— Когда жил в Ухте и не знал ничего о тройных прыжках, я доставал всех, кого только можно во «ВКонтакте», с просьбой научить меня прыгать. Писал другу, который делал тройной лутц, а он мне: «Вкручивайся на ногу и так далее». Но у меня ничего не получалось… По телевидению смотрел Юлю Липницкую, когда она молодой была. Лешу Ягудина и его программы «Зима» и мою любимую — «Человек в железной маске». Папа уходил на работу, мама садилась на диван и включала телевизор, а я в своей комнате закачивал ролик с Ягудиным и прямо на ковре, в носках, в трусах начинал повторять каждое его движение, выжимая каждый шаг практически до состояния точь-в-точь. Потом он заходил на тулуп, и я имитировал, что тоже взлетаю в три оборота. Но не взлетал. Так продолжалось каждый день – имитировал, имитировал и не уставал, и не надоедало. После шагов – вращения: я вертелся и сносил комоды. 

 - А на льду?

— «Человек в железной маске»? Этот шедевр мог исполнить только Ягудин. Его не повторит никто. 

— То есть на 50-летнем юбилее Ягудина вы не сможете порадовать его этой программой?

— Можно сделать копию, если ему вдруг будет это приятно, но «Маска» 2002 года из Солт-Лейк-Сити никому не подвластна. 

— Вы себя представляете в будущем в некоем «своем» образе?

— В последнее время мне нравится классика, но не игровой вариант, как у Хавьера Фернандеса. Недавно у своего друга, тоже фигуриста нашей группы, услышал музыку и вспомнил о… «Железной маске». Это была не она, но что-то очень похожее. Я как раз заходил на четверной прыжок и почувствовал, как меня эта музыка завела. Думаю, на следующий сезон надо попробовать что-то такое пожестче, из кинофильма, в котором люди пытаются отвоевать свой город, а фигурист – свой прыжок. Такое навевающее «ту-ту-ту»…

— … «Терминатор».

— Типа того. Тело само с коньками срастается и рвется. По-моему, это помогает сначала помечтать, а потом сделать такой важный шажочек, чтоб было, о чем мечтать дальше.

Фото: РИА Новости/Владимир Песня